Популярность романа «Золотой теленок» была огромной: журнал «30 дней» зачитывали до дыр, и в библиотеках за ним выстраивались огромные очереди. В 1933-м произведение вышло отдельной книгой, несмотря на сопротивление литературных чиновников и критику мастистых писателей, увидевших в романе опасное сочувствие к аферисту Остапу Бендеру. Сюжет произведения начинался с описания «детей лейтенанта Шмидта» — кучки авантюристов, выдававших себя за потомков знаменитого революционера
Казалось бы, после такого триумфа книги всякие «дети лейтенанта Шмидта» должны были исчезнуть как класс. Но, видно, советские чиновники средней руки книг читали мало, а если и читали, то разного рода официальные постановления и труды классиков марксизма. Потому что число аферистов, кормящихся на ниве принадлежности к героям революции, не ослабевало до самой Великой Отечественной войны.
Правда, регионы им пришлось сменить на более дальние. «Участникам» польского похода Красной армии Броницкому, Метлину и Гайнулину пришлось покинуть сначала Москву, затем Казань и отправиться на охоту в Сибирь. Маршрут их благополучно пролегал по Западно-Сибирской низменности: Омск, Купино, Татарск, Новосибирск… И лишь в январе 1937 года попался на их криминальном пути человек начитанный (а может, просто подозрительный и осторожный — время обязывало), и карьера «героев гражданской войны» оборвалась. Но самих аферистов меньше не стало.
В прежние времена не было в Сибири читателей прессы более усердных, чем мошенники. Любое новое событие давало пищу для их преступного ума. Едва в газетах конца XIX века появилось сообщение о подготовке переписи населения 1897 года, как в губернском Томске объявился самозваный статистик. Он ходил по городу с толстой тетрадкой, стучался в дома и проводил «по особому поручению» опись соблюдающих и не соблюдающих церковный пост. С тех, кто не соблюдал, собирал по 10–20 копеек, аккуратно записывая сборы в тетрадь. В конце концов, как писали классики, «его рыжие кудри примелькались», и полиция отправила незадачливого сборщика в кутузку.
Некий «аблакат» во время Первой мировой войны подвизался в томских кабаках составлять для безграмотных различного рода прошения. За кружкой дармового пива он обстоятельно выспрашивал у нуждающихся все подробности их дела, сочувствовал, обещал составить жалобу по всем правилам и самолично отправить по почте. Плату брал умеренную, намного ниже официальной. Слухами земля полнится, и через некоторое время крестьяне ближних деревень толпами разыскивали по городским кабакам «народного аблаката».
Когда его наконец арестовала полиция, выяснилось, что аферист абсолютно безграмотен. И жалобы заполнял аккуратными, но совершенно бессмысленными закорючками!
Житель Томска Хмелевцев, демобилизованный из армии, сшил себе «мундир лесничего», ездил по деревням и штрафовал крестьян за незаконные порубки леса. Слухи об аферисте настолько разозлили настоящего лесничего, что тот самолично отправился на поиски мошенника и задержал его. Набил ли настоящий работник леса физиономию поддельному, история умалчивает.
Чем сильнее раскачивало неустойчивый корабль Российской империи, тем большую доверчивость демонстрировал простой народ. Казалось бы, должно быть наоборот. Но в эпохи перемен население начинает верить в самую невообразимую чушь. Недаром расцвет чумаков и кашпировских пришёлся на смену формаций в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века.
Вот и в Томске 1917 года необычайно популярными вдруг стали местный хиромант и владелец попугая-оракула. За советом к попугаю выстраивались очереди. Птица не удостаивала алчущих устных предсказаний, она вытаскивала клювом билетики, на которых её владелец писал варианты ответов.
Но самый фантастический случай массового помешательства произошёл в Ново-Николаевске летом 1917 года. В город прибыли «китайские дантисты», быстро завоевавшие популярность у части горожан — той безграмотной части, которая понятия не имела о физиологии. «Дантисты» были сплошь женщинами с милыми округлыми лицами, доброй улыбкой и высокими, почти детскими для русского уха, голосами.
Они ходили по домам со специальными маленькими молоточками и заострёнными палочками, напоминающими зубочистки. Китаянки уверяли легковерных, что в зубах заводятся черви и необходимо этих зловредных червей удалять. Лечение было простым: женщины «диагностировали» зуб, ощупывая его пальцами, затем легонько выстукивали по нему загадочную китайскую мелодию молоточком и, наконец, собирали якобы выползших червей заострёнными палочками. Взяв за лечение деньги, китаянки шли в следующий дом.
Революция изменила страну, а вместе с ней и личины мошенников: в моду вошли герои гражданской войны и большевики с дореволюционным стажем.
В крайнем случае, годились простые политзаключённые или революционные офицеры вроде лейтенанта Шмидта. В двадцатые годы по Уралу гастролировал с лекциями некто А. К. Ярославский, выдававший себя за Емельяна Ярославского, главу Союза безбожников СССР. В течение нескольких лет он устраивал антирелигиозные диспуты в рабочих клубах — за плату, разумеется. Затем мошенника разоблачили и отправили бороться с религией совсем в иные места.
По Алтаю разъезжали агенты нелегальной заготовительной конторы, собиравшей с крестьян продналог. Головная контора «заготовителей» располагалась в Бийске, где имелись фальшивые печати и искусно подделанные подписи контролёров на бланках.
Некий анонимный мошенник, гастролировавший во второй половине двадцатых по городам Сибири, представлялся профессором московского Института театра Николаем Луганским и читал провинциальным сибирякам лекцию о смысловом ядре женского тела. Выступления лектора иллюстрировала балерина под псевдонимом Клео Луганская, а заканчивались они прениями между высокими сторонами: профессором и слушателями. От пролетариев, желающих приобщиться к новым знаниям о смысловом ядре, отбоя не было.
Другой гастролёр, некий Шкрябов (он же Купцов, он же Вортман), бежавший из мест не столь отдалённых и находящийся во всесоюзном розыске, подвизался на ниве шахматного искусства. Выкрав печать и бланки шахматного журнала, он подделывал командировочные удостоверения и, подобно Остапу Бендеру, давал платные сеансы шахматной игры.
В отличие от Остапа, Шкрябов играть умел и потому бит ни разу не был. Зато от Шуры Балаганова с неуёмной тягой к воровству «гроссмейстер» ничем не отличался.
Пока он выигрывал одну за другой партии у провинциальных любителей шахмат, его подельники «чистили» их вещи. Тащили всё! Например, в одном из харьковских институтов они украли три микроскопа, а у профессора Франца Юльевича Левинсона-Лессинга в Ленинграде — пальто.
Но все эти истории — невнятный детский лепет по сравнению с аферой комиссара Зарезова.
В 1933 году в Новосибирск прибыл гражданин средних лет, называвший себя Василием Филипповичем Зарезовым. Документов при себе гражданин не имел, только две справки, выданные председателем Рубцовского районного исполкома тов. Пересветовым. Из справок можно было понять две вещи: Василий Зарезов прожил в Рубцовске как минимум два года и обрёл себе покровителя в лице председателя райисполкома. В 1931 году тот выдал ему бумагу с перечислением заслуг Василия Филипповича в годы гражданской войны, а в 1932-м — о том, что тов. Зарезов «имеет право пользоваться всеми льготами как красноармеец, политкомиссар, будённовец». Самым существенным из этих льгот было освобождение от уплаты налогов.
В двадцатые годы Рубцовск сильно вырос, из села превратился в город с двадцатью тысячами жителей, большую станцию на пути из Семипалатинска в Новосибирск.
Но настоящим лакомым куском для авантюристов в то время была столица Западно-Сибирского края, город-котёл, в котором бурлила жизнь и были деньги.
Аферист обладал потрясающим даром убеждения. Имея на руках две сомнительных бумажки, он завёл знакомства во многих государственных учреждениях краевого центра: в городском и районных советах, в военном комиссариате, в городской прокуратуре.
Повсюду он представлялся бывшим комиссаром Первой конной армии Будённого, награждённым двумя боевыми орденами Красного Знамени и орденом Трудового Красного Знамени.
Вскоре скромный герой гражданской войны стал пожинать плоды своих знакомств. Власти предоставили ему благоустроенную квартиру в одном из лучших домов Новосибирска — с ванной, душем и всеми коммунальными удобствами. Редкость по тем временам неимоверная, ведь водопровод город стал строить лишь в 1929 году.
На ремонт квартиры Зарезов получил единовременное пособие в размере 10 тысяч рублей (в 1934 году средняя ежемесячная зарплата в Советском Союзе была 136 рублей).
Но и это ещё не всё: Зарезову назначили персональную пенсию. Его опекало высокое начальство — прокурор города Стариков и его помощник Дубовцев, председатель Октябрьского райсовета Агеев. Когда в 1936 году фальшивый будённовец заболел, Президиум совета депутатов Октябрьского района собрался на совещание и принял постановление о назначении опекуном героя специального врача.
Надо сказать, что не все в Новосибирске верили политкомиссару Первой конной. Слухи о том, что король ненастоящий, время от времени будоражили общественность. А некоторые бдительные граждане даже писали в прокуратуру, требуя провести проверку, но в ответ слышали угрозы. Одного из заявителей вызвал помощник прокурора Дубовцев и, «слепо выполняя указания прокурора Старикова», заявил: «Если будешь говорить, что он, Василий Зарезов, не партизан, мы привлечём тебя к уголовной ответственности».
Целых пять лет Василий Филиппович наслаждался почётом и всеми благами жизни, пока в 1938 году не выяснилось, что он… женщина.
Да-да, бравый политкомиссар Первой конной армии Буденного, орденоносец, герой гражданской войны был не Василием, а Екатериной Зарезовой. Как возмущённо писала «Советская Сибирь», «всюду и везде Зарезова появляется в мужском костюме, рекомендуя себя Василием…». Феноменальный этот случай не поддаётся логическому объяснению: ну ладно, чиновники — народ невнимательный. Но как она провела врачей?! Подкупила? Запугала? Разжалобила? К сожалению, ответа на этот вопрос в материалах судебного дела нет.
26 мая 1938 года состоялся суд. Зарезова вызвала в свою защиту тридцать свидетелей! Их допрос, однако, никаких дивидендов ей не принёс. Тогда аферистка заявила, что состояла «в дружеских отношениях с Будённым». Суду пришлось отправить письменный запрос, на который поражённый до глубины души маршал прислал гневный ответ, назвав Зарезова «явным проходимцем и авантюристом». Видимо, он так и не понял, про мужчину его спрашивают или про женщину.
Сами посудите: тебе пятьдесят пять лет, ты — любимец страны, легендарный герой, маршал, и вдруг из какого-то провинциального районного суда приходит запрос о том, не состоял ли ты в «дружеских связях» с каким-то Василием Зарезовым!
Удивительно, как Семён Михайлович обошёлся без крепкого словца в официальном ответе. В неофициальном-то явно не обошёлся.
По материалам ИскрыЛайф